В университетах готовят специалистов по разным способам автоматизации труда. Эти специалисты изобретают себе замену, зачастую всё более совершенную, в виде алгоритмов. Однако организация человеческого труда остается устойчивой. Вместе с социологом и специалистом по платформенному труду Оксаной Синявской мы обсудили, как в действительности меняются рынки труда, какие профессии находятся в зоне риска и какова ситуация в сфере культуры.

Полина Колозариди: В DH-центре и на программе магистратуры DH в ИТМО мы занимаемся вопросами цифровизации в сфере культуры. При этом мы постоянно пытаемся осмыслить эту самую цифровизацию: точно ли она необходима? Точно ли становится лучше от появления новых цифровых проектов? Если да, то кому это всё нужно? Какие социальные изменения сопутствуют технологическим и цифровым? Как меняется ситуация, когда человек из посетителя музея превращается в посетителя цифрового музея? В основном мы ведём обсуждения в контексте отношений цифровых и не-цифровых объектов и тех, кто с ними взаимодействует.

Однако не менее важным кажется разговор о более широком контексте: в каком мире всё это происходит? Сейчас мы обнаруживаем, как появляется новая автоматизация, алгоритмизация, цифровизация — все эти «ция», которые надо хоть как-то осмыслить.

К ним добавляются и темы «платформизации» и платформенного труда, о которых мы и поговорили с Оксаной.

Оксана Синявская: Начнём с автоматизации — она произошла раньше. Если мы посмотрим на историю промышленных революций, когда в производство вводили машины, а рабочие места замещали, то каждая сопровождалась словами: «Сейчас с развитием машин люди станут не нужны». Может быть, за исключением XIX века, когда ещё было понятно, что люди должны управлять этими машинами.

Начиная со второй половины XX века любой процесс технологического изменения рождал страхи, что машины заменят людей. Однако всякий раз выяснялось, что в новых автоматизированных процессах тоже нужны люди. К новому труду начинали готовить новых специалистов.

Современные технологические процессы отличаются от ранней автоматизации скоростью изменений. Некоторые говорят, что она стала экспоненциальной: изменения нарастают, период адаптации становится короче и тогда система, например образовательная, не успевает адаптироваться.

Второй процесс — роботизация. На больших производствах многие функции выполняют роботы. Люди нужны для обслуживания производственных линий, которые надо настраивать и иногда чинить.

Автоматизация и роботизация — два «пугала», которые последние 20 лет постоянно провоцируют дискуссию о том, сколько и каких рабочих мест сократится. Действительно, если посмотреть на современное предприятие, то в огромном промышленном цеху может оказаться пара-тройка грустных работяг. Картина одинакова во многих странах.

Процессы автоматизации и роботизации порождают новые профессии вокруг автоматизированного производства. Новые профессии, в свою очередь, физически легче, но требуют большей квалификации. Подчеркну, что параллельно с медленным сокращением количества мест, идёт замещение одних другими и перестройка секторов и основ экономической деятельности.

В эпоху четвёртой технологической революции люди сталкиваются с возрастающей сложностью работы — кодом, алгоритмами и платформами.

ПК: Социолог Лоррейн Дастон изучает алгоритмизацию труда. Исследовательница утверждает, что она началась не с появления компьютеров, а с расширения производства. Алгоритмы труда возникали вместе с ростом мануфактур и заводов, связываясь с конвенциональными государственными структурами.

Алгоритмы — это последовательности действий, подобные инструкциям для обучения рабочих. В 1960-е, после двух мировых войн и индустриализации, производственные алгоритмы были отданы машинам и процесс стал менее физически трудоемким. Однако, сопряженные с алгоритмизацией непрозрачность и специфическое образование вызывают вопросы. В чем заключается эта непрозрачность, которая делает алгоритмизацию особенной?

ОС: Проблему непрозрачности можно объяснить так: автоматизированные системы запускаются людьми, которые понимают технологические процессы, а изменения в этих системах неявны для внешнего наблюдателя. Например, непрозрачными оказываются формирование рейтингов и методы шифрования в приложениях.

Непрозрачность — новое явление: она следует из постоянно растущего уровня квалификации специалистов и увеличения порога входа в профессию. Это приводит к рассуждениям о новом влиятельном классе профессионалов, владеющих доступом к «сакральными» знаниям, путь к которым для других закрыт. Отсюда возникают философские и этические вопросы об открытости, приватности и необходимости понимания устройства механизмов, включая искусственный интеллект.

Сегодня под угрозой находятся не столько рабочие места, сколько контроль над ранее привычными процессами. Если ты работник, управляющий процессом, то да, у тебя есть схема, которую ты достаёшь и используешь. Но если ты потребитель алгоритма, например клиент или водитель такси, ты не знаешь, какие оценки за что назначаются и как влияют. Да, таксист может примерно видеть, что в его рейтинге хамство — это одно, авария — это другое, а опоздание — третье, но это очень приблизительное знание.

Например, что происходит, когда мы сталкиваемся с алгоритмами в сфере социальной защиты? В некоторых странах пособия назначают с использованием искусственного интеллекта. Социальный работник не приходит в дом, и ты в учреждение документы не приносишь. Зачем, если есть административные регистры, в которых собирается информация? В скандинавских странах, например, о человеке знают всё с момента рождения: где родился, как себя вёл в детском садике, какие были оценки в школе и институте, где работал. Дальше система оценивает имущество и доходы и выносит вердикт, выдавать ли пособие. Сперва была надежда, что если принимать решение будут машины, то станет лучше: социальный работник может быть необъективным, кому-то сочувствовать, к кому-то испытывать неприязнь. Сейчас появляется все больше понимания, что такие алгоритмы тоже несовершенны. Когда система отказывает в пособии, люди не знают, на чем эта оценка основана, то есть для них ситуация непрозрачная. И, соответственно, они не знают, с чем бороться. Да, они могут прийти жаловаться: «Вот я думаю, что подхожу, а мне не назначили», — но на самом деле они не могут сказать ничего конкретного. Иногда и сотрудник, к которому они приходят жаловаться, тоже не может сказать, почему же система решила не выдавать пособие. И вся эта ситуация требует дополнительных действий, которые не всегда этим людям доступны.

ОС: Революция 4.0 привела к новым технологическим решениям: появилась платформа как механизм, который позволяет соединить онлайн две стороны: клиента и заказчика. Платформы могут работать как просто для людей, так и для бизнесов, быть внутри этих бизнесов или между бизнесом и людьми.

Платформы презентуют себя как экосистемы, и это, в общем-то, правильно. Если мы посмотрим на наиболее популярные у нас платформы — Яндекс, Ozon, Wildberries, — то их технологическое решение состоит в том, чтобы сводить пассажиров с таксистами, а покупателей — с продавцами. Чтобы они могли это делать лучше, вокруг них образуют огромную инфраструктуру, собирающую информацию. И это как раз та причина, почему занятость в мире новых технологий не падает. Занятость на платформах может быть вполне себе традиционной, а может быть платформенной.

Платформенная занятость — это возможность предоставлять свои услуги через онлайн-площадку. Самый видимый сегмент, с которым мы сталкиваемся, — это курьерская доставка, такси, огромное число разных услуг: от косметологов и парикмахеров, до переводчиков и репетиторов, от инструкторов по вождению и тренеров до сантехников. Теперь мы находим их не старинным способом, через знакомых, а через платформы.

Как правило, если мы идем на платформу, у нас, заказчиков, есть надежда, что платформа провела хотя бы некоторую предварительную оценку исполнителей. Платформа обычно сообщает, проверяет какие-то дополнительные сведения или риски. На платформе нам показывают рейтинг исполнителя и его расценки.

В свою очередь потенциальный исполнитель тоже зарегистрировался на платформе, предоставил о себе информацию, запрашиваемую платформой, и дальше через приложение ищет заказчиков. То есть человек, который предлагает услуги через приложения в смартфоне или на платформе в интернете, и есть платформенно занятый.

Такие исполнители могут быть оформлены как самозанятые или как индивидуальные предприниматели или могут работать по договору гражданско-правового характера с какой-то фирмой, которая сотрудничает с платформой.

ПК: Платформа — она и агрегатор, и юридическое лицо. У нее есть директор, разработчики, — люди, которые всё это продумывают. Как устроена её организационная структура? И как выглядит платформизации культурных институций и образования, учитывая, что по разным причинам отношение к образованию и культуре у нас, как к услугам?

ОС: С образованием проще. Есть такие платформы, как Coursera, которые сотрудничают с университетами и мотивируют их предлагать свои курсы. Дальше есть потребители и некий алгоритм: курсы добавляют, слушатели на них записываются, из оценок пользователей у курсов формируются рейтинги. При этом многие онлайн-курсы, несмотря на все страхи, дают знания в основном на начальном или среднем уровне — для какого-то серьёзного обучения они пока что не подходят.
Происходит определённое упрощение преподаваемых онлайн знаний. Вопрос — как к нему относиться? С одной стороны, можно об этом жалеть. Но это повсеместный процесс.
Я тут читала младшей дочке книжку норвежской писательницы, папа которой в 1950-е годы защищал докторскую диссертацию по истории. У него три дня защиты. В первый день он читает в закрытой аудитории, что называется, «для своих», высоких профессионалов. Потом он читает уже в более широкой аудитории доклад по своей докторской. И наконец на третий день происходит личная защита, на которую приходят все друзья, которые ему помогали, пока он писал диссертацию. Меропиятие уже совершенно публичное: он во фраке, все торжественно, красиво, пришли оппоненты. Я, когда читала, прямо чувствовала: как мне хотелось бы так защищаться, как это было круто. К третьему дню ты уже настолько погружен в свою работу, так разгорячился, что можешь блестяще отвечать на любое замечание. И целых три дня ты рассказываешь о том, что замечательного ты сделал и как это интересно.

Сейчас все намного ускорилось и упростилось. От тебя постоянно ждут, что ценного ты можешь сказать и как ты можешь донести это простыми словами до публики. А если ты не можешь, то что тебе вообще исследовать, если ты не умеешь разговаривать с людьми на понятном языке?

С другой стороны, есть и приобретение, если мы говорим, например, о базовых образовательных курсах, которые легко могут дотянуться до масс. Это здорово, что можно в любом возрасте прикоснуться к какой-то теме и научиться в ней разбираться.

ПК: Мы рассуждаем о трансформациях, понимая, что размениваем одну структуру на другую. Здесь кажется важным вопрос: чем мы жертвуем? В упрощении мы обмениваем, теряем, убираем, забываем или уничтожаем? Вижу, что часто об этом забывают, но к этому вопросу тоже хочется подходить осознанно.

— Могут ли платформы создавать социальные структуры?
— Как платформизируется культура?
— Как платформы становятся «местом встречи»?
— Как цифровизация/медиатизация/визуализация соотносятся с платформизацией/трудом?

Писала Вика Бордукова
Вычитывала Аня Кочановская